На этом свете. Рассказы

Я оформляю акт сдачи-приёмки, потом мы выходим поболтать в коридор. Юрий Витальевич намекает, что не за горами уже и новый рассказик, а я в свою очередь пытаюсь как-то донести до него нехитрую мысль о том, что не можем же мы в самом деле печатать его ежемесячно. Получается у меня плохо, и тема грядущего рассказика по-прежнему висит в воздухе. Чтобы как-то соскочить с неё, я ссылаюсь на неотложную работу и начинаю пятиться к компьютеру.

– Идите, идите, – машет руками ЮВ, – а я покамест съезжу на второй этаж.

– А зачем же вам на второй этаж? – оборачиваюсь я на ходу.

– А у меня, знаете ли, там ещё встреча.

– Это с кем же?

– А с Максимом Семеляком, – отвечает мне пастух шатунов и с плохо скрываемой радостью следит за моей реакцией.

– Ну что ж, – говорю, – передавайте ему привет, что ли.

– А, непременно передам, непременно, – подмигивает Мамлеев и скрывается в лифте, а я немедленно чувствую себя персонажем его же рассказика.

Поздний Мамлеев воспринимался как носитель не столько потустороннего ужаса, сколько потустороннего же хохотка и мягкого, почти увеселительного морока. Как сказано в одном из поздних рассказов, «Выпьем за то, чтобы наше веселье раздулось до величины Вселенной, – произнёс вдруг Матёров, – пусть даже мы лопнем, лишь бы веселье осталось! В этом секрет!»